Когда актрису, успешную, молодую и талантливую постоянно спрашивают в основном о личной жизни, это как-то неправильно. Мы решили исправить ситуацию и говорили с Елизаветой Боярской только о театре, кино, ролях и работе над ними.

Когда вы поступали в мастерскую Льва Додина в 2002 году, было ли у вас желание поступить конкретно к этому мастеру, с дальнейшим желанием работать именно в его театре?

Лиза: К своему стыду я даже не понимала тогда, кто такой Лев Додин, не видела ни одного спектакля Льва Абрамовича. Не понимала масштаб его личности как режиссера. Фамилия мне ни о чем не говорила… Я не сразу решила поступать на актерский. Приняла это решение только после того, как посмотрела спектакль Бутусова с нашими питерскими ребятами – Константином Хабенским, Михаилом Пореченковым и Михаилом Трухиным. Увидела я "Калигулу" и "В ожидании Годо". Это и определило мою судьбу. Собиралась поступать на журфак, на отделение пиара. Просто из-за того, что не знала, куда применить свои знания. А они были такие: свободный английский, свободный немецкий, литература, история. Я не знала, куда мне пойти, была в полной растерянности. Думала о том, чтобы поступить в Институт культуры на массовика-затейника. В туризм на экскурсовода… Много было вариантов, но решила на пиар. Тогда это было слово новомодное, интересное. Я походила на курсы – все прекрасно, хорошие ребята, хорошие педагоги. Но я сразу поняла, что это не мое. Да и жизнь подбрасывала какие-то ситуации, которые в направлении театра двигали.

Как отнеслись ваши родители к подобной перемене решения?

Лиза: Родители были обескуражены, когда я сказала им о решении поступать в театральный ВУЗ, так как никогда не видели во мне никаких актерских проявлений. Несмотря на то, что росла в актерской семье, мне было сложно преодолеть стеснение. Я была очень закомплексованным подростком. Хотя занималась хореографией и много выступала, но в классический балет не могла пойти из-за не балетной конституции. Родителям я сказала за месяц до поступления. Они, хоть и были сильно удивлены, но сказали: "Хорошо, готовься. Не поступишь, значит в следующем году на пиар". Мама отвела меня к педагогу по сценической речи, чтобы просто оценить мои шансы. Я подготовилась, она посмотрела, сказала, что вполне можно попробовать. Я ходила, смотрела, кто набирает. О Додине я поняла, что человек и режиссер он знаменитый, с огромным количеством регалий. Кроме того, пообщавшись с абитуриентами, я увидела, что поступать в основном хотят именно к нему. Со всей России приехали люди, из за рубежа ребята были. Все говорили, что это такое событие, такая редкость, что Лев Абрамович курс набирает. Послушав все это, я поняла, что нельзя не воспользоваться этой возможностью. Я посмотрела "Клаустрофобию" и Gaudeamus, но, честно говоря, ничего тогда не поняла. Может быть, оно и не удивительно: мне было всего 16 лет, и понять эту смелую, откровенную, кричащую режиссуру было сложно. Я поняла одно – это круто! Сейчас я понимаю, что за счет того, что я не понимала уровня и величины мастерской Льва Абрамовича, я и поступила. Если бы понимала, боялась и переживала бы. Я поступила.

А были какие-то трудности при поступлении?

Лиза: Только сейчас понимаю, что это было сложно очень. Потому что всегда было и есть недоверие других абитуриентов по отношению к актерским детям. Ощущение неравности шансов, что они поступают за счет протежирования, и чистая формальность, что я хожу на туры. И педагоги не очень-то щадили. Когда на втором туре я читала монолог Элен Безуховой, один из педагогов, прочитав в моей анкете о знании иностранных языков, спросил: "А можете то же самое на английском прочитать?" Я быстро в голове перевела, прочитала. Читала еще "Длинный язык" Чехова, то же самое – расскажите историю из жизни с похожей структурой. То есть меня в отличие от других абитуриентов просили делать что-то нестандартное. Будто постоянно испытывали. Я считаю, что это преодоление, трудности на пути очень помогли. Всегда хотелось лучше, больше. Сделать не два этюда, а пять. Первое время это было принципом. Так как я понимала, что мне надо доказать свое присутствие на курсе. Надо показать, что я своя. На самом деле я довольно быстро подружилась со всеми, но хотелось укрепить свое внутреннее состояние. А потом этот принцип стал привычкой, очень хорошей и необходимой.

То есть раньше такого в характере не было?

Лиза: Раньше этого не было, подобное качество проявилось именно в Театральной Академии. В школе я училась средне. Родители за это не ругали, но у самой появилось чувство стыда за то, что плохо учусь. Мама говорила: "Ну что же ты такая бестолковая …" И где-то классе в девятом я взяла себя в руки, мне наняли кучу репетиторов, я начала усердно заниматься И даже почувствовала вкус к учебе. Окончила школу без троек. А в Театральной Академии я получила красный диплом, но не считаю это такой уж большой заслугой. В Театральной Академии сложно не получить красный диплом, так как все предметы доступны и интересны. Если хотеть их выучить – то ничего не стоит это сделать. Мне же было все безумно интересно! Были прекрасные педагоги. Учеба стала главным в жизни на пять лет. А если и отчислялись студенты, то только оттого, что не выдерживали такой темп. Я приходила к 9.30 на танец, а уходила после актерского мастерства без двадцати двенадцать ночи. Да и то занятия заканчивались только потому, что ребятам, живущим в общежитии, надо было успеть на метро. Мы часто оставались ночевать в аудитории, прятались от охранников, которые делали обход, и вылезали к часу ночи и потом до семи утра репетировали этюды по роману Гроссмана "Жизнь и судьба". Их у нас было очень много, в общей сложности часов на 30. И вот пять лет такой армии, когда другой жизни просто не представляешь. Да, она приносила и физическую усталость и эмоциональную, но в то же время и колоссальное удовольствие. Для меня резкое взросление как раз произошло на первом курсе, когда нам задали прочитать Гроссмана. Я думаю, что если бы я поступила в другой ВУЗ, то роман "Жизнь и судьба" я прочитала бы в более сознательном возрасте. А здесь – такой роман в 16 лет! Дальше пошли – Солженицын, Гинзбург... И для моего детского сознания это было потрясение. Что я знала о советском периоде? Ну, был Сталин, ну, была война. А здесь возник огромный пласт жизни страны, поколения, о котором я не знала вообще ничего. И вдруг начинаешь его понимать, осознавать. И я совсем не жалею, что была лишена беззаботного, шального студенчества, нас сразу же кинули в самые острые обстоятельства и благодаря этим своего рода потрясениям начал формироваться характер. Я не могу назвать себя жестким человеком, но все-таки я достаточно собрана: меня достаточно сложно расстроить, сбить с ориентира. Так и весь курс, ребята – гибкие, волевые, смелые, взрослые. В профессии эти качества необходимы – так как вырабатывается сильный иммунитет ко всему. Ведь надо очень много сил, чтобы заниматься этой профессией. Например, позавчера спектакль был в Тюмени, вчера в Перми, сегодня я интервью даю, завтра съемки… Репетиции нашей премьеры "Коварство и любовь". Но не устаешь! Потому что получаешь удовольствие, потому что работа самое главное в жизни после семьи. Выходишь после спектакля выжатый весь, но это радость! Наш педагог говорил, что когда все болит после танца, это не усталость – это мышечная радость. И в профессии так же – радость от того, что удалось, что получилось.

Лев Абрамович какую роль сыграл в становлении характера? Благодаря или вопреки ему что-то складывалось?

Лиза: Я никогда не существовала вопреки. Как дома я всегда была прилежной дочкой, так и на курсе была прилежной ученицей. Отличницей, даже в карикатурном смысле ботаником . Я всегда была согласна, поперек никогда не шла. Всегда прислушивалась, шла по течению того образа жизни, который нам предлагал мастер и того существования на сцене, которое он рисовал. Сейчас мне со Львом Абрамовичем очень легко репетировать. Даже порой кажется, что я на шаг вперед могу предугадать, что он захочет увидеть. Я ощущаю себя абсолютно додинской ученицей. Но я не исключаю того, чтобы поработать и с другими режиссерами, например, с Бутусовым, с Гинкасом, с молодыми режиссерами, работающими с новой драмой. Быть мобильной, гибкой, стать другой, для того, чтобы обнаружить в себе новые возможности, новые интересные повороты. Я не боюсь экспериментов, поэтому смею надеяться, что смогу адаптироваться к иной, пусть самой безумной режиссуре. Но в любом случае заложена школа, крепкая и благодатная. Другое дело, насколько я ее грамотно и честно воплощаю. Поэтому я надеюсь, что если придется пробовать что-то иное, то внутри все радостно отзовется. Лев Абрамович бережно способствовал моему становлению, превращению из студентки в актрису, и, конечно же, повлиял и на характер тоже. Как и родители, как и вся мастерская. После такой закалки не страшно нигде.

Театр и кино – совершенно разное, вы сами об этом сказали. Расскажите, пожалуйста, об этой разнице.

Лиза: Да, это совершенно разные вещи, рядом друг с другом не стояли. Я до сих пор не могу до конца понять разницу, но я лучше чувствую процесс театральный. Может потому, что спектаклю предшествует долгий процесс репетиций. А я из того теста, когда мне надо понимать, почему я здесь, что я здесь, а почему моя героиня делает это, а почему то. Я люблю, когда все разобрано. Подробный разбор в "ролевых тетрадях" - все то, чему нас учили, до сих пор важно для меня. А в кино большое счастье, если получится порепетировать с режиссером хотя бы несколько сцен, обговорить их. Надо войти в кадр и с места в карьер сыграть сцену, скажем, из середины фильма, а потом из самого начала, а потом финал, все наперекосяк. Нет хронологического порядка, где ты естественно от сцены к сцене проходишь путь героя, вбирая в себя каждое событие. Тут я спасаюсь своими "писульками", в которых я расписываю роль, ее партитуру, использую их как шпаргалку. Тут начало, тут героиня проживает то-то, здесь – то-то. Я заглядываю в тетрадь: ага, сейчас мы в этом моменте находимся. В спектакле же – все живое и сиюминутное. Все случается здесь и сейчас и действие нарастает как снежный ком, развивается, летит к финалу. В кино же есть некий хаос, все происходит урывками И надо прилагать больше усилий, чтобы отстраниться от него, чтобы прийти в единое, собранное состояние. Но все равно кино очень люблю. Это моя страсть, любовь, наслаждение. Конечно, это великий обман, но за это я его и люблю. Мне на сцене проще, потому что есть беспрерывная погруженность, в кино же порой от дубля к дублю проходит бездна времени. Есть, конечно, артисты, которые могут анекдоты рассказывать, а потом идти в кадр и играть драматическую сцену, но это высший пилотаж, я пока так не умею.

От одного знакомого актера я слышала, что в кино легче, так как не надо "покрывать" зал, можно расслабиться и работать только на камеру…

Лиза: У меня все наоборот! Я сейчас себя поймала на мысли, что, несмотря на то, что я не первый год снимаюсь, я всегда волнуюсь перед съемками. На сцене я чувствую себя комфортно, а перед камерой – всегда мандраж. А получится ли? А не надо будет ли переснимать? Даже зная, что можно сделать дубль.

Как бы вы описали себя? Кратко, буквально в трех словах?

Лиза: Сомневающаяся, упертая, мнительная…

А как при таких чертах характера относитесь к критике?

Лиза: Отлично! Вот выпустили мы недавно спектакль "Коварство и любовь". Я была уверена, что премьерный спектакль сыграла плохо. По своим внутренним ощущениям. Я была ужасно собой недовольна. Но одновременно с нескольких сторон пришли мнения о моей героине. И услышав их, я поняла, что нахожусь на правильном пути в работе над ролью. Так что критику принимаю, но только когда она аргументированная и серьезная.

То есть неважны негативные высказывания интернет-пользователей?

Лиза: Нет. Никогда не понимала, зачем заходить и писать гадости, если человек не нравится? Значит, он тебя равнодушным все равно не оставляет! Мне кажется, любой артист с этим сталкивается. Наверное, именно молодому организму важно мнение, важно быть услышанным, принятым, замеченным. Потом это проходит. Сейчас, например, мне было очень интересно, что напишут критики о наших гастролях в Москве. А если какой-то Вася Пупкин пишет в интернете какие-то свои отзывы, то нет. Вообще, мне кажется, что люди, у которых есть на подобное время, в жизни мало чем еще серьезным занимаются.

В интернете не только о театре высказываются… Вот в последнее время появилась мода высказывать свою политическую позицию. И в интернете, и на камеру… Как вы к этому относитесь?

Лиза: Сложный вопрос… Но я с каждым днем все больше об этом думаю. Все больше артистов и режиссеров включается в политику. Я понимаю, почему это происходит: артисты и режиссеры, как правило, порядочные люди, переживающие и чувствующие чуть больше, чем обычные. Возможно, поэтому их реакция чуть эмоциональнее, бывает даже чересчур. Я тоже отнюдь не равнодушна к тому, что происходит и считаю, что каждый человек должен проявлять себя, как хочет и как может. Для себя решила, что лучше начать с себя. С простой человеческой помощи и вниманию от простого человека к простому человеку, без политики и баррикад. И делаю то, что сама могу: приехать в детский дом, привезти вещи, пообщаться, организовать поход в театр или к пожилым людям, собрать им подарки на Новый год, да просто попить чаю с ними. Возможно, это капля в море, но от каждого по капле будет море.

На фестивале Сезон Станиславского был показан спектакль "Три сестры". Ваша Ирина очень отличается от привычной трактовки образа – эфемерной милой мечтательницы. Это была ваше видение образа или режиссерское?

Лиза: Мне изначально было неинтересно играть ее как хрестоматийную героиню. Лев Абрамович перед началом репетиций, перед распределением спросил меня, кто из сестер мне нравится. Я ответила, что, конечно, Маша. Он: "А Ирина?". Ну, Ирина… Тогда я уже поняла, что эту роль готовят именно мне. Сразу же решила, что не буду делать порхающую Ирину, потому что мне это неинтересно. Я не хочу быть заложницей стереотипов и постоянно играть милых хороших девочек, которые трепещут, все в мечтах и любви. Подобные стереотипы идут от внешности, от того, что лежит на поверхности. Никто же до конца не знает, какая я внутри, что я могу, о чем я думаю, да я и сама не знаю. Поэтому я сразу же решила пойти от обратного. Лев Абрамович сразу же это увидел и мы стали вместе работать в этом направлении. Чем дальше, тем интереснее. В четвертом акте, на мой взгляд, должна была быть жесткость, и вот когда я ее нашла, то и перешла к гармоничному состоянию героини в первом акте. В этом мне очень мне помог Валерий Николаевич Галендеев, наш педагог. Ведь в первом акте была опасность уйти в то самое хрестоматийное прочтение образа. Он мне сказал: "Обрати внимание: ведь няня не Ольге и не Маше говорит "Аринушка, ты уж будь ласковая, вежливенькая" перед тем, как приходит Вершинин. А значит, имеет место быть такое поведение, она невежлива, груба, причем настолько, что ей даже нужно об этом напоминать. И это был тот ключик, которым я стала постепенно все дверцы открывать. И Ирина получилась нисколько не порхающая, в перспективе понимающая все о Москве, что не сложится уже ничего, что все это очень иллюзорно. Важно то, что сестры живут в этом городе уже одиннадцать лет, что они сами уже превратились в местных наташ … И когда приходит Вершинин, они поначалу его довольно сухо и грубо встречают, и когда он их спрашивает "Вы давно здесь?", становится совершенно понятно, что они уже порядочно обабившиеся женщины, и от блеска московских барышень практически ничего не осталось. Вокруг них практически бесполые мужчины: сплошная философия, уныние, скука… Исключением является только Соленый. Но он страшный, он безумный и дикий, но он единственный мужчина. Именно этим он и привлекает Ирину. Ей же двадцать лет, она по тем меркам уже почти старая дева. Как сочная слива, которая не просто созрела, а которая скоро треснет от сока. Поэтому она от каждой его шутки, которая вонзается в тело, в душу, понимает, что это то самое мужское начало, которого ей так не хватает. Роман с Соленым - единственное, что ее может спасти и погубить. Она понимает, что это слишком безумно, даже невозможно. Поэтому она и отказывается от отношений с Соленым, понимая, что это то же, что выйти замуж за умалишенного, за человека с шизофренией. И собирается замуж за Барона, что на самом деле хуже смерти для нее, потому что она ничего к не нему не испытывает. Кроме, пожалуй, жалости. Но не более того. Даже поцелуй, который возникает в четвертом акте, перед отъездом на кирпичный завод, только лишний раз подчеркивает, насколько все катастрофично.

В работе над ролью вы используете какой-то опыт коллег? Например, увидели что-то в другом спектакле, и поняли, что хотели бы повторить в своем?

Лиза: Нет. Я специально ничего не смотрю. Во время работы над "Тремя сестрами" подруги подарили мне подборку постановок этой пьесы. Но я посмотрела только после того, как мы выпустили премьеру. Потому что в этом отношении я человек очень мнительный. Если что-то понравится, я это себе в копилочку беру. Особенно часто в кино так делаю. Но в этом спектакле так делать не хотелось. Очень живо все шло, очень интересно. И в этом отношении роль Ирины – любимая. Испытываю какое-то физическое наслаждение, когда на сцене нахожусь… Часто говорят о разнице между московской и санкт-петербургской публикой. Как вам кажется, это оправданно?

Лиза: Да, я чувствую эту разницу. В Питере публика чуть тяжелее. Там более строгий зритель. Я думаю, что это за счет закрытости и некоторой строгости в характере питерцев и самого города. Мне в Москве тяжелее просто как в городе. Я же выросла в такой красотище! Я привыкла, что там пахнет Невой, что окна выходят на дом, где когда-то жил Александр Сергеевич Пушкин… Давно живу на два города, но все равно мне комфортнее в Питере. Вообще мне кажется, что для творческого человека именно этот город подходит, он дарит вдохновение. Идешь по набережной – испытываешь что-то невероятное! Да, климат многое портит, но все равно. Город дарит тебе какую-то правильную для творчества энергию как Киев, Флоренция, Париж. Москва же скорее отнимает энергию, чем дает.

Есть ли предложения от московских репертуарных театров?

Лиза: Да, есть. Но очень сложно с графиком. В мае мы начинаем новую постановку со Львом Абрамовичем, пока не могу говорить, что именно. Еще у меня в этом году достаточно съемок, но я надеюсь все успеть.

Вы играете не только в репертуарном театре, у вас есть опыт работы в антрепризе – это спектакль "Сирано де Бержерак". Но к антрепризе есть сложившееся отношение: это самоделки, низкопробные коммерческие проекты. Почему?

Лиза: Потому что во многом так и есть. Антреприза это хороший способ заработать денег и устроителям и артистам и доставить удовольствие, хорошо если среднего качества, зрителям. Это почти всегда скороспелое, на скорую руку сделанное мероприятие с не очень талантливой пьесой, но с известными артистами, которые потом ездят с двумя стульями и столом по городам России. В общем, они безусловно доставляют зрителям удовольствие, но при этом речь не идет о высокохудожественном зрелище. Мне предлагали много антреприз, но часто уже само название веет не театром, а чем-то другим. Поэтому отказывалась. Но антреприза антрепризе рознь. Во-первых, не каждый берет в качестве материала для антрепризы такую пьесу как "Сирано де Бержерак". Это классика. Роль Роксаны из тех, которые входят в список ролей, о которых мечтает каждая актриса. Отпали всякие сомнения, когда я узнала, что Сергей Безруков будет играть Сирано. Я истинная поклонница его таланта. Считаю его невероятно одаренным актером, так как работала с ним и в театре, и в кино, знаю, как он умеет работать. Очень много находок в спектакле – это его заслуга. Он талантлив от природы, во всем. Наш спектакль не похож на антрепризный. В нем участвуют 19 артистов, у нас сложные декорации, роскошные костюмы, мы играем всю пьесу от начала до конца, не вырезая ни одного момента. Это полноценный спектакль, просто он много ездит по городам. До начала репетиций я думала: "После опыта работы в МДТ я все сделаю одной левой!" Но я пришла и настолько растерялась… Все артисты (а нас было много и из совершенно разных театров) такие разные, яркие, веселы, беззаботные, а я пришла как пионерка с тетрадью, готовая разбирать роль. А они мне: зачем? Давайте пробовать, хулиганить! Я была в некоторой растерянности, потому что была к этому совершенно не готова. И репетиций пять-семь у меня ушло на то, чтобы выбить из себя эту дисциплинированность и консервативность. Репетиции длились месяца три, тоже срок не антрепризный. Я очень люблю этот спектакль. Он не похож на те спектакли, в которых я играю у Льва Абрамовича, и я уверена, это прекрасный опыт, ступенька для развития в профессии. Как и кино, которое от раза к разу дает возможность попробовать что-то новое, открыть в себе новые возможности и потом, обнаружив их, обрести от этого новую степень свободы и с удовольствием существовать в ней, приступая к новой работе в родном МДТ. Вообще наша профессия прекрасна и главное, не останавливаться и стремиться вверх к новым открытиям и истинам.