Елизавета Боярская приехала в Санкт-Петербург утренним поездом, чтобы раскрыть Conde Nast Traveller секреты своего родного города и посоветовать, где провести белые ночи. Что в итоге получилось, вы можете посмотреть в июньском номере журнала, здесь же увлекательный рассказ и фото о том, как съемочная группа во главе с фотографом Джулиеном Капмейлом создавали материал.

В Санкт-Петербурге всегда красиво, даже серой осенью, промозглой зимой или пыльной весной, но есть здесь особая пора волшебства в июне, когда дни – бесконечные, а ночи – белые.

«Кажется, я забыла предупредить: я ужасно боюсь высоты!» – кричит стоящая на крыше «Астории» Лиза. Ветер такой, что слов не слышно даже в метре от нашей героини. Героини в прямом смысле этого слова: за день погода, как и положено питерской, менялась с десяток раз, а Лиза – Елизавета Михайловна Боярская – стоически позировала. В короткой юбке, в босоножках и с покрытой разве что лаком головой. То жарило солнце, то вдруг становилось холодно (как зимой в громаде Исаакиевского собора), то заряжал дождь. А то и все сразу, как случилось у сфинксов на Университетской набережной: солнце слепило, пробиваясь в дырки свинцовых туч, ветер валил с ног и вырывал из рук зонты, вода лилась за шиворот.

Хотя как раз к воде Лиза относится с пониманием – если не с любовью. Чуть не в каждом своем интервью говорит, что без питерского воздуха, пропахшего Балтикой, без вида на Неву, без мостиков над речками и каналами, без самих речек и каналов – и жизнь не в радость.

Лиза выросла на Мойке, ее комната смотрит на дом Пушкина, вода – под окнами, вполне естественна приязнь к «райскому, блаженному» летом и «адскому, гнилому» зимнему запаху, источаемому речкой. Любят же французы, как пахнет сыр, вот и Лиза любит аромат Мойки. И я ее понимаю, сам вырос на море, вернее, на реке, наполовину заполненной морской водой, l’arome тот еще.

Лиза, балансируя на коньке крыши, снимается на фоне грандиозного кафедрального собора Святого Исаакия Далматского, попросту – Исаакия; за ее спиной – фронтон с «поклонением волхвов», над правым плечом – одна из башен-колоколен.

Далее съёмка проходит возле фонтана с воротами. Лизу фотографируем всю в белом и в почти балетных «лубутенах» с красными пятками. Наша героиня должна была только пройти вдоль фасада, но, почувствовав себя без каблуков, поймала кураж и стала летать над асфальтом Большой Морской. Именно летать – как летают балерины над петербуржскими сценами! Неужели классическому танцу учат в Театральной академии, где Боярская училась у Льва Додина? «Да нет! Я же 13 лет занималась балетом. Потом сказали, что рост маловат. Но руки-то помнят!» И ноги, заметим. Все эти прыжки у атлантов Лиза совершала без малейшей натуги.

«А вообще я рада, – продолжает она, – что попала не в балет, а в драму, к Додину. И служу в Малом драматическом, роли в спектаклях которого мне очень дороги. Да и сам театр мне очень нравится; от него пять минут пешком до театра Ленсовета, где работают мои родители. И свекровь, кстати. Иногда выхожу после репетиции на Рубинштейна, оттуда по Графскому до Владимирского – и уже там.

В «Астории» мы и снимаем Лизу. В угловых апартаментах «Чай­ковский». Выбор номера для съемок почти случаен, но мы по­­па­­даем в точку: Петр Ильич – один из трех любимых Лизиных музыкантов («Русские композиторы мне как-то ближе», – говорит она) наряду с Рахманиновым и Шостаковичем. Именами которых, кстати, то­же названы апар­таменты «Астории».

Боярская снова вся в белом (шутит: «Чувствую себя невестой, которая ездит по достопримечательностям города»), этот цвет как нельзя лучше подходит и Лизе. И магии белых ночей. И интерьерам «Астории».

После «Астории» мы с нашей «невестой» едем на Неву, по классическому свадебному маршруту, к сфинксам на Университетскую набережную. Лиза вскарабкивается на пьедестал, к сфинксу, и ровно в этот момент начинается дождь. «Бедная Лиза», – думаем мы и предлагаем переждать непогоду в машине. Но не такова дочь д’Артаньяна, чтобы обращать внимание на подобные мелочи; наша героиня машет рукой и призывает не тратить время попусту: «Мне бы сына еще успеть повидать! Я же последнюю неделю была то в Южной Корее, то в Калифорнии, то в Москве. Утренним поездом в Питер к вам приехала, вечерним – обратно в Москву. Так что давайте быстрее!» Фотограф щелкает, и птичка – взъерошенная и мокрая – вылетает. На прекрасной набережной прекрасной Невы сифонит, как в аэродинамической трубе. Лиза веселится и подпрыгивает, чтобы согреться. Последний кадр нам нужно снять у Зимнего.

Однако перебраться через реку на автомобиле практически невозможно: на Дворцовом мосту из-за ремонта оставлено лишь по полосе в каждую сторону, к тому же этим вечером – футбол. «Я родилась не в колыбели двух революций, а в колыбели футбола. Папа – невероятный фанат «Зенита». Ну, вы знаете все эти истории, да? Я и сама на стадионе бываю, как же без этого? Адреналин нужен всем», – Лиза вскидывает руки, представляя себя на трибуне «Петровского».

Мы пытаемся поехать через Петроградскую сторону и дальше – Троицким мостом, но и там встаем намертво. Лиза беззлобно комментирует: «А я ведь предлагала через Дворцовый пешком идти, уже бы давно все сделали. Питер – вообще город пеший. Мы тут все ногами ходим».

Наконец мы сдаемся, разворачиваемся и едем назад, через Васильевский. Увидев Кунсткамеру, Лиза оживляется: «Странное место. Всех туда водят в детстве, и у каждого потом на всю жизнь – травма. Как вспомню эти эмбрионы и сиамских близнецов – жуть берет! А рядом Зоологический. Тоже то еще местечко. Музей смерти, выставка побитых молью шкурок».

Мы протискиваемся через Дворцовый, по Невскому доезжаем до Гостиного двора, разворачиваемся и уже через минуту оказываемся на Мойке, у дома с мемориальной доской первому мэру. Лиза выходит и, прощаясь, говорит: «Эх, скоро везде можно будет на террасах сидеть. Моя любимая – прямо напротив, в «Кемпинском», на крыше. Дом мой видать, и Дворцовую площадь, и Зимний. Красота! Особенно в белые ночи: солнце долго-долго отражается в куполах, мягкий серый свет обволакивает тебя, не хочется двигаться с места, хочется вечно сидеть и любоваться ночь напролет».

И через паузу: «Вот ведь странный у нас город. Приезжаю из Москвы, и в первый день мне кажется, что в родном Питере вообще ничего нет. Пустота. Вакуум. Потом как-то это чувство исчезает. И все снова замечательно! Особенно в белые ночи. И я понимаю, что без этой красоты, без этого воздуха я жить-то и не могу».